sin sisamuth - meas samon - Khmer Chapey

36. омут. сила

В то время, время середины третьего курса, я стала частенько посещать филармонию. Что-то изменилось во мне. Я стала спокойнее, наверное. Казалось, ничто для меня не имеет значения, не сможет сломить. Желание переспать с мужчиной трансформировалось в шаг, осуществление которого лишь усугубит мою убежденность в этом. Я шла в филармонию не только потому что хотела услышать Брамса, мадригалы Клаудио Монтеверди или неизвестных норвежских композиторов, орган, звуки которого проникали внутрь – все это было познано мною еще в детстве и подобное таинство не было чем-то новым. Я посещала филармонию в большинстве своем лишь для того, чтобы доказать себе, что могу быть в публичных местах без какой-либо лживой поддержки со стороны друзей, знакомых. 

В один из ноябрьских вечеров я впервые осмелилась прочесть стихи Ильи. Все, что он писал за последние три года было посвящено мне одной. Он не писал в последнее время вовсе, с тех пор как стал регулярно стал заниматься оздоровительным сексом. Эта женщина была ничем. После я узнаю, что у Ильи повышенная потребность в подобных женщинах без лица и мнения, которые способны лишь пресмыкаться, рожать детей. Все это после, но в один из ноябрьских вечеров, в тот вечер, когда я прочла все до последней строки, слезы и вопли о том, что никто не сможет любить меня также, также, как это делал он – все это осело на стенах комнаты, набеленных потолках. «Приходи ко мне. Ты ведь знаешь, что нужно взять?» - написала я Жене полчаса спустя. 

Он пришел в последний день осени. К тому времени я весила сорок пять килограмм и мне было мало. Обессиленная и нежелающая при всем этом употреблять пищу, я продолжала бегать около часа в день. Моим новым увлечением стало находить в гипермаркете у дома продукты, связанные с моим детством: бородинский хлеб, сыр с плесенью, огромные маслины с косточками, говяжью ветчину с кориандром, мидий и осьминогов – все это будило во мне что-то давно забытое. Я стала писать. Исключительно о детстве, давно поросших мхом связях, восприятии себя-ребенка, ночном яблоневом саде бабушек. Мне было хорошо. Я жила поглощая ежедневно вышеперечисленные продукты в крошечных дозах, восхищаясь написанным мною. Мне не нужно было поклонение кого-то – я знала, что я хотела именно такой жизни, была спокойна, писала в блоге: «Кто-то подписан на мой тамблер. Это ведь ты, да?» Илья отвечал утвердительно.

Женя пришел ровно в условленное время, время, когда я, умирая от стеснения и страха, довела себя до того состояния, когда не можешь отступить. Мы не говорили, не ласкали друг друга. Вхождение в вагину для нас двоих было самоцелью. Все это на фоне моих узких бедер и отсутствия возбуждения. Я была первой, кто вступает с ним в половую связь, он был для меня первым мужчиной. «Может быть, ты хочешь быть сверху?» - спросил он. Я лишь невесело засмеялась, опустив тот факт, что я не хочу быть с ним сейчас вовсе. Минут пять продолжалась его тщетная борьба войти в меня, поместить во мне всю длину и ширину своего огромного члена. Все эти пять минут мне было больно. Затем – в моей голове и по всему телу пробежал образ разорванной на две части жабы. Этот образ до сих пор в моих воспоминаниях. Он быстро кончил, остановился на мгновение и снова начал двигаться во мне. Его действия казались отупевшими как и все, чем он обладал. Его и моя худоба наслаивалась друг на друга, наши кости сталкивались, заставляя воспроизводить в памяти фото времен второй мировой войны, когда мертвые евреи формируют горы голых тел-скелетов. Несмотря на это, я стала ощущать, что что-то начинает тлеть во мне далеким огоньком наслаждения. Это было хорошо и я, поддавшись тлению, стала двигаться синхронно движениям тела надо мной. Это тело, за исключением его члена, становилось ничем, пустым местом. С женщиной я бы уже давно испытала оргазм. Тут, на этом диване, испытывал оргазм лишь его член. Когда все закончилось, он попросил сигарету и кофе, игнорируя мои попытки выставить его тут же за дверь квартиры. Не смотря на это, я пошла его провожать до остановки у велозавода. Меня начинало раздражать, что за какие-то тридцать минут он стал чересчур говорлив. Когда мы дошли, то из ближайших окон многоэтажки стал стелиться мотив «реквиема по мечте». Музыка окутала все пространство, Партизанский проспект, не давало думать о чем-то другом, игнорировать. Она давала лишь право быть агрессивно навязанной случайным прохожим. После этого я смутно, но начинала понимать, что буду делать дальше. 

Я пришла домой, нащупывая где-то в прожилках смелость, смотрела ”Like Crazy”2011-го годаи если бы не это, то никогда бы не сделала то, на что решилась, разрыдавшись от увиденного в фильме. Я хотела любить, а не быть машиной без чувств. Так просто и неожиданно. 

- .

- Что мне сделать?

- Что ты хочешь сделать – не вопрос, а утверждение.

- Спасти тебя.

- Знаешь, что я соврала, когда в последний раз разговаривала с тобой?

- Честно говоря, я поверил. Зачем?

- Твоя любовь убила бы меня. Что и происходило все эти два года. С тобой то же самое.

- Да, вероятно. Тебе стало легче после того разговора?

- Нет. Стала бы я писать тебе теперь?

Час назад началась зима. Я лихорадочно выбежала как есть, захватив пальто. Было жарко и квадратная коробка черного собрания нервно переходила из одной руки в другую. Мы договорились встретиться возле лицея БГУ. Никогда во мне не было столько уверенности. Черная машина с тонированными окнами замедлила ход, приглашала меня внутрь. Я шла дальше. Человек шел мне навстречу, пытался что-то сказать и я смеялась ему в лицо. Человек в белой куртке пытался прикоснуться ко мне – я пустилась наутек и он преследовал меня по пятам, переходя на параллельную сторону улицы. Все было смешно до жути. Через двадцать минут я была на месте. Все утопало в тумане и тишине, сигаретном дыме, который струился у фаланг моих пальцев. Спустя шесть сигарет он пришел. В черном расстёгнутом пальто, с заплетающимися от бега ногами. Он шел навстречу и я, безрассудно думая, что уже нечего терять, бросилась ему в объятья. Его сердце жутко билось все то время, что мы стояли обнимая друг друга. «Давно не виделись» - выдавила я губами прижимаясь к его груди. Он понял, что я имела в виду не ежедневные встречи на истфаке, а нашу последнюю встречу, не задумываясь сказал точную цифру дней и часов, что прошли после того как мы расстались на первом курсе. Всю дорогу он шел несмотря на дорогу, но лишь съедая глазами мои очертания, движения, крепко держа мою ледяную руку в своей. 

- Все это напоминает мне сцену из «Ночного портье». 

- Ты продолжаешь смотреть те фильмы, что смотрю я?

- Нет. Его я посмотрел не через тебя.

- Да, ты чем-то похож на Дика Богарда – его смех.

Мы завернули на Пулихова и мне стало страшно. Все мое тело тряслось в лихорадке – печальное последствие первого секса с мужчиной.

- Я ведь не сумасшедшая?

- Нет – он отвечал и в тоне слышалось, что он не совсем уверен. И в тоне ощущалось, что ему это нравится и он потерял голову именно по этой причине.

Когда мы пришли, я не осмелилась зажигать на кухне яркий свет лампы, поставила на стол возле раковины два хрустальных подсвечника. Газовая колонка в духе французских фильмов шестидесятых годов была подсвечена двумя свечами, обнажала тем самым свое уродство. В связи с этим казалось, что мы на заводе или в упадническом фильме центральный сюжет которого разложение людей, а не в огромной кухне сталинки с креслом у окна и чересчур высокими потолками, подвалом, люк в который скрывался под ковровой дорожкой. Ему все нравилось, не могло не нравится. Он был без ума от Квартиры. 

Мы меняли места, садились за стол, пили кофе, курили, стряхивая пепел и окурки в жестяную банку из-под швейцарских леденцов, наблюдали за процессом в турке, пересаживались поочередно на кресло, кто-то был на полу, кто-то подходил к стулу, гладил чужие волосы, целовал в голову, щеки, кто-то сидел на полу, соприкасаясь с чужими коленями. 

Я говорила о людях, с которыми была во время нашей разлуки, Ленине и дадаизме (что-то о Шопенгауэре и Камю?). Илья слушал и не смел дышать, рассказывал о лишении девственности, говорил, что все те, кто были с ним, знают обо мне и ничего из себя не представляют. 

- Я только что была с мужчиной. Можешь себе представить? Я была с мужчиной в первый раз, а теперь ты здесь, спустя пару часов, ты сидишь здесь и трогаешь мои волосы. Мне было так отвратительно, знаешь? Я хотела стать чем-то механическим. Ничего не вышло. Эта ночь разрушила все мои планы на жизнь без чувств. 

- Что мы будем делать дальше? Кем ты хочешь, чтобы я был в твоей жизни?

- Не знаю. Другом? – послышался смех, подтверждающий невозможность подобного исхода. 

- Другом? Думаешь, я могу быть другом, когда ты знаешь, ЧТО ты значишь для меня? Мне казалось, я умру от любви к тебе. 

Розмарин на подоконнике начинал благоухать, предвещая тем самым начало нового дня. Я убеждала - ему придется уехать на первом троллейбусе. Он умолял о разрешении остаться. Мы ждали, когда циферблат часов на стене дойдет до пяти двадцати, ждали конца. 

- Странно. Будто ночь перед расстрелом. Кажется, что я жду именно этого – он обнял, не найдя чем утешить. 

Я подумала, что возможно в его комнате до сих пор спит та, другая, ждет его возвращения. Было все равно. 

Мы стояли у велозавода, когда приехал первый троллейбус, битком набитый уборщиками улиц в кислотно-оранжевой форме. Он обернулся и умоляюще посмотрел в последний раз.

- Ну же. Иди! – крикнула я и будто бы на шарнирах развернулась в сторону дома, шла не оборачиваясь.

Через несколько часов он напишет лучшее стихотворение в своей жизни. Стихотворение, посвященное мне одной. 

прогулка.

было три часа ночи, когда мы расстались. вдалеке, возле башни "луча", все небо стало белым листом, вобрало все цвета на мгновение - момент вспышки молнии, когда в душе восторженный страх и еще чуть-чуть и ты преклонишь колени. расстояние от "луча" до розы люксембург 113 как всенощное бдение. в моих ушах до сих пор стоит размытое "моя любимая...ты такая красивая... я так тебя люблю... прости, что я так много говорю, но это все накопилось за столько лет". проспект с отвратительным пошлым блестящим асфальтом нищенской столицы, с ее кафе и ресторанами, казино, заводами, чья начинка состоит исключительно из немецкого оборудования сороковых годов, огромные ворота которых открыты и кажется, что еще чуть-чуть и там, в глубине внутреннего двора, прозвучат выстрелы, направленные в спину всем тем, кто шатается по улице в три тридцать ночи, кажется, что одно лишнее движение и автозак будет тут как тут, соберет в охапку мои кости. дальше - ничего, лишь отсутствие цвета. все это внушает восторг, все это на фоне вырванных фраз "мне нравится все в тебе: как ты пишешь, твое идеальное тело, твоя сила. какая же ты худая! ангелина, я так тебя люблю" и мое имя в ее исполнении транслируется как имя бога. мне это нравится. нравится так же, как тело, коим она обладает. чересчур мягкое, на котором от простых прикосновений могут проявиться следы увечий, каждый участок которого хочется вбирать в рот, посасывать, облизывать, зарываться в него лицом и телом до бесконечности, погружаться в беспамятство, говорить "господи, какая же ты вся мягкая. это просто немыслимо, какая ты мягкая", ощущать ее волосы на своем лице, нащупывать кончиками пальцев изгиб ее спины. она ложится на меня, рядом, у ног - всегда таким образом, что кажется будто это и есть самое удобное положение для сосуществования двух людей на одной поверхности. 

"я жутко хочу тебя" - говорила я пару дней назад, обрамляя своими ладонями ее лицо. "за что ты меня любишь?"- она спросила несколько минут спустя. "я люблю как ты стонешь" - ответила я не задумываясь и она разразилась взрывом хохота. 

проходя мимо дворца республики начало моросить - символ очищения города, меня. проспект после десяти минут накрапывая дождя схож на послеоргазменную эйфорию, на обостренность восприятия, на вспышки в глазах сумасшедших. за эти два часа я услышала тысячу запахов бетона, трав и цветов, весны, секса, отвратительных жирных пирожков, щемящего в груди сердца. я всегда думала, что чувство разгула в городе - это время его одиночества, когда все утрамбованы в коробках с видом на проспект, спят глубоким сном, и весенний дождь с водоворотами дождя у сточных труб. вывески всюду и этот фон из фразы "ты богиня секса. знаешь?" и разъяренные машины-такси - сообщники, которые разжигают этот немой крик на проспекте, призыв к сумасбродному бегу, чтобы унять бешено бьющееся сердце, чтобы не разрыдаться на площади независимости вспоминая сцену из "любимой" тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, когда двое после дождя проходят здесь же, ночью, утонувшие в любви. кажется, что еще чуть-чуть и ты увидишь воочию, как они законсервированы в этой сцене,  среде, на площади, до сих пор хрупкие и счастливые, в том состоянии, что едва дотронься и все станет пылью. 

"на улице так прекрасно. если бы ты только знал. я вся промокла" - окно будет затянуто молодой зеленью кустарников, деревьев и предрассветными сумерками - аллегория начала. 

1. выучить 60 слов;

2. прочитать большой текст;

3. написать маленькое сочинение;

4. сделать курс на мемрайзе на 40 слов по теме "Verben mit Präpositionen";

5. выучить все слова этого курса;

6. сделать 5 страниц упражнений интенсивкурса; 

- все это за четыре часа, чтобы успеть выпить пару бутылок шампанского на работе до того как пойти на немецкий 

um himmels willen, ist es hässlich!

достойная фраза, применимая ко многим объектам (субъектам), с которыми я сталкиваюсь в своей жизни

когда мой мозг отключит эту функцию и перестанет воспроизводить припев "я суперзанята", когда я считаю 2-3 тысячи наличными за очередную приобретенную кем-то картину или просто выгляжу отлично (всегда) и надеваю солнечные очки. 

киёаки из "весеннего снега" самый прекрасный персонаж, самый приближенный к внутренностям во мне. 

мне нравится это почти как у кавабаты, настолько консервативное "на накрашенных скулах проступили морщины - явный признак старости, кожа выглядела как смятая бумага, которой вытерли блестящую ярко-красную губную помаду". вчера я не могла забыть этих строк, плакала поднимаясь на эскалаторе по этой причине. 

илья: весь этот вечер ты была монолитной, состоящей из воли и силы. но я был удивлен, когда ночью, уже засыпая, услышал, что ты плачешь навзрыд. ты плакала от того, что хотела быть одной, как в твоих снах, такой же сильной и чтобы твоя власть была над всем существующим.
а: меня раздражает, когда у людей нет силы. наверное поэтому. но мне не нужна реальность из моих снов. она призрачна и недосягаема как бы я не старалась. так было низко с твоей стороны, что девушка стоит рядом, практически держит тебя за руку, любит тебя, а ты хихикаешь над оскорблениями, которые сыпятся в ее адрес, ее никчемностью. да, ты именно хихикал. 
илья: я думал, никто не заметит, что я смеюсь именно из-за этого. да, она стояла и ничего не могла предложить. в твоем же голосе и между строк... это была борьба и ты единственная, кто был воинственен. ты говорила как о чем-то очевидном, что ты хочешь быть со мной. она же была ничтожна во время всего этого действа. 
а: меня удивило и то, что ты, несмотря на всю эту ситуацию, ее присутствие, устроил сцену ревности, стал выпытывать, где я была только что, была ли я с лизой или кем-то другим. ничего другого не существовало для тебя, несмотря на мои ремарки. как ты мог проявлять ревность в таком открытом виде? 
и: я хотел знать ответ и ничего другого. что мне было делать?

когда на работе сотрудницы-женщины от 35 до 55 и ты девушка и тусишь с парнем:

ок. 

когда на работе сотрудники от 35 до 55 и ты девушка и тусишь с девушкой:

ОНА ТЕБЕ СЕГОДНЯ ПИСАЛА? 

КОГДА ОНА ПРИШЛА В ГАЛЕРЕЮ, ТО МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ОНА ТЕБЯ СЪЕСТ.

ОНА ТЕБЕ СЕГОДНЯ ЗВОНИЛА? 

ЧТО ОНА СКАЗАЛА?

ЧТО ОНА ПИСАЛА?

ОНА НЕ ХОЧЕТ ПРИСОЕДИНИТЬСЯ СЕГОДНЯ К НАШЕМУ ПРАЗДНОВАНИЮ? НАДО ПРИДУМАТЬ КАКОЙ-НИБУДЬ ПРАЗДНИК ПО ЭТОМУ ПОВОДУ. 

татьяна: да... татьяна александровна, есть люди, которым нравится розово-пыльно-грязное на холсте и ничего другого они не воспринимают...

а: ...ТАТЬЯНА!

татьяна: АНГЕЛИНА

обе смеются

татьяна: да, забыла, что ангелина у нас как раз из таких людей

вы наверное гадаете, почему в этом году нет этого моего помешательства на тельцах в связи с началом НАШЕГО времени. с восьмого марта я больше не верю в гороскопы, чуваки. тогда я узнала, что не все водолеи равнодушно относятся к сладкому и это было началом конца. плак.
все же, когда я вспоминаю ту надрывность у ленина, с которой он бредил о кровавой расправе, чья мера доходила до апофеоза, и как пафосно он заходил на вечеринки дадаистов, когда я вспоминаю пол пота и его мысли об ОРГАНИЧЕСКОМ и о тысячах других таких же, эстетствующих и равнодушно желающих плоти, которая будет истекать кровью, рожденных с 19 апреля (не спорить с точностью этой даты) до 20 мая, то где-то во мне просыпается вера в тельцов.

что и говорить? я сейчас жутко счастлива. все разрешилось и от моего персонального ада не осталось ничего. до сих пор не верится, что все так хорошо получилось в итоге. я уже не надеялась. 

почему я всегда верю мужским слезам? надо подумать над этим.

марат похож на главного персонажа "ленинград. ноябрь." и я не могу понять как человек может быть НАСТОЛЬКО похож на другого человека. особенно  это заметно, когда он целует моющуюся в душе глухонемую или бежит следом за поездом, в котором уезжает немец - в эти моменты он улыбается и нет ничего лучше, чем его улыбка. марат улыбается также, когда мы  сидим друг напротив друга и корчим рожицы. в такие моменты я хочу, чтобы он был моим другом в детском саду. пожалуй, я бы хотела, чтобы все мои одногруппники по немецкому были моими друзьями далекого детства. мне нравится все в них, но в особенности то, что нас можно охарактеризовать прилагательным fleißig, то, что все мы буквально помешаны на изучении немецкого, то, что у всех нас прекрасное чувство юмора, то, что все надрывают животики, когда я на немецком рассказываю про свои эксперименты с алкоголем и женщинами. 

а как называется такая самооценка, когда ты возбуждаешься при виде себя и хочешь саму себя съесть? 

сон.

после пяти часов вечера я иду на работу. только прошел дождь и стоит май месяц. я живу одна и весь мир идеальный, сильный, как я. на работе мы должны начать выпивать, так до конца дня. ночью я должна пойти к лизе. телевизор объявляет: СПЕЦИАЛЬНАЯ АКЦИЯ В ЧЕСТЬ СРАНОГО ЧЕМПИОНАТА В МИНСКЕ ПО ВСЕМУ ГОРОДУ БУДЕТ ПУЩЕН ПОТОК ВАКУОЛЕЙ-КАРЛИКОВЫХ-СВИНОК /крупный план грязной массы, плывущей по городу. крупный план захватывает внутреннюю дверь галереи и как крошечные свинки пытаются спрятаться там/.  

я хочу этих свинок, вижу, как "вакуоль" превращается в ворсистых и приятных микроскопических черно-белых полосатых свинок. они слишком шустрые, поэтому единственное, что мне удается схватить - это едва дышащую и старую, но такую же микроскопическую черепаху. я захожу в заводское бездонное здание с баухаузными крышами, баухаузными окнами - там я должна забирать мою справку об успешном прохождении медкомиссии (на фоне - полные дети на розово-пастельных и будто бы поролоновых диванах пялятся на неоновых розовых фламинго на противоположной бетонной стене). захожу в тесный колхозный кабинет - там мои ученики пятиклашки, восхищенные тем, что я здесь и что я тоже принесла торт. мы начинаем есть каждый свой, игнорируя то, что у медсестер нет тортов. 

самое любимое

когда мальчики плачут и говорят: "что же ты со мной делаешь, ангелина? господи, зачем ты только пришла, когда я так сильно хотел, чтобы ты пришла?". когда я вижу влажные островки под их глазками, то просто схожу с ума. мне хочется взять и запихнуть этих мальчиков к себе в кармашек, но больше - их влажные островки под глазами

если бы три года назад мне сказали, что за шесть дней можно написать курсовую работу с 99,3% оригинальности, то я бы никогда не поверила.

маман, привет

только я могу разрыдаться, когда вижу фото питера линдберга, где нет ничего кроме мужских шелковых розовых шаровар от йоджи ямамото, да? это также прекрасно, как заплесневевший инжир в огромных количествах на токийских обочинах

сорвалось

классе в восьмом она мне снилась в эротических снах

16.04.2019

куда спрятать семь лет по классу фортепиано и быть как обычный дикарь, никогда не знать, чем дышат/дышали софия губайдулина, джон кейдж, бенджамин бриттен, дворжак и т.д. и т.п.?

https://www.deutschlandfunkkultur.de/die-komponistin-sofia-gubaidulina-wahrheit-in-der-stille.3720.de.html?dram:article_id=442377

вот уже три года как я явлюсь счастливым обладателем коммунистической курточки и с уверенностью скажу, что все, что есть во мне коммунистического - это она

о чем спрашивает коренной минчанин человека из глубинки

скандинавские фото от 20-х до 60-х - одно из тех явлений, которое я устойчиво люблю. столько энергии и ощущения денег и благополучия в воздухе. это похоже на то, что в моей семье. это различается с фото времен третьего рейха, т.к. там присутствует надменность и скрываемая болезненность. здесь же чувство здоровья переполняет все вокруг 

скоро будет омут, но пока я пишу курсовую  работу маман и читаю "весенный снег" мисимы

ритуал

когда на комоде в вазе, отражающейся в зеркале, находятся белые хризантемы и их запах наполняет всю комнату, то вечером возникает чувство, если смотреть на себя в зеркало, что пришел со своих же похорон. легкое и величественное чувство. будто майский дождь

das ist... was soll ich machen?...

meine natur.../накрапывание слезок ангелиши/

ich kann halt lieben nur

und sonst gar nichts

считается, что именно из-за этой песни началось помешательство на марлен дитрих. так она стала секс-символом и так я, всегда, когда слышу эти строки с придыханием в конце, хочу обнять ее и не отпускать никогда.

насколько вы тупой?

я вот сегодня поняла, что сухие мозоли между пальцами ног, которые я полтора месяца тщательно смазывала болгарским кремом от этой напасти, мои же кости. еще что? пожалуй ничего. 

чуваки, представляете, как должны довести человека, чтобы он думал, что даже между пальцами ног он ущербный?!

что вы знаете о степени оскорбления? мне кажется, я вчера испытала высшую ее степень - ко мне подошел грязный мальчик с пустыми тупыми глазками и сказал, что я позаимствовала привычку одеваться во все белое у ильи. 

как прокомментировать подобное? есть люди инноваторы, а есть люди, что заимствуют или те люди, которым первая категория навязывает свои вкусы. вполне очевидно, что к первой категории отношусь и я. 

мне уже начинает казаться, что в курсе всего этого глобального копирования меня только лиза. 

tschüss.

5. the slough. n. the beginning.

The stuffiness of my body in a shell. Hot first days of September. I want to move around wearing shortened cashmere sweaters and tweed pants, to look like a beatnik. And I do exactly that. The sun outside burns the air, brings it close to 30 °C.

I was bloating out because of the nerves; to overeat the stress, not to think. Sitting at the kitchen. Pushing buttons around the touchpad. Waiting several days until I have access to the Internet. All those days would go according to a regular scenario: procrastination, apathy, watching hollow movies. They were so hollow that I add this aspect just mechanically since I remember nothing after my study hours at the university. Just a feeling of my brain melting inside my entrails filled with food. Inconvenience is so great that you cannot think about anything but difficulty with breathing. The method that I started to learn and implement instinctively just after the first university days. But thoughts that I wanted to suppress were cutting my consciousness, hanging around the heights of stuffed food in my stomach. Sometimes they were childish, naive, sometimes nihilistic. But I almost didn't care. I did not want them. Me-a-plant just wanted to breathe in the last effort, in the abundance of fertilizers in the soil of my planter. It lasted two months. Reacting to the change of environment, transplantation, I thus even in my movements showed this state - I did not want to go outside of my room, flat, stayed inside even at the study days, begged for a possibility to bury myself even deeper. My roots were exposed and wanted to go back to the ground. 

That day, we have been assembled in a hall. We had to take an English test so that our level of knowledge could be determined for us to enter a fitting student group. I knew that we would come to the table at the same moment, to hand over our tests. Sluggish by nature, I handed my test over one of the last. Ilya has for the first time looked at me directly, without hiding. Stood for a moment, then walked past me, slouching. When he moves, something always leans heavily on him. Dense pitchy eyebrows, an impressive dose of black tea dissolved in the eyes, light brown hair. There were no men like him in my home country. I liked something animalistic in his gaze. I liked that animalistic has the highest sense for me. I felt that I saw him already somewhere. Long ago. I wanted to scream about it, yet how could I?! Even when I thought that he feels the same and his gaze is justified by this feeling, I could not believe; I felt guilty because I tire myself too much in the university when the source of food is not available and both rational and intuitive inside me are free.

I have got acquainted with Natasha that same day. Before the English test. She bravely led me to the lowest floor to ask technical personnel where WC is. All those days before I thought I would better die than ask about it. Now I knew that her move was dictated by the desire to allow no thought that she had the same coward urges that I had. I did not know her, but an easy touch of premonition existed. Then, the Aleksandraŭski Park awaited us. Our arguing started just as we began to move there. Hearing for the first time an opinion of a human-political-dissident, human-plant fiercely held to her opinions. These last opinions have been grown by populism which a speaking box in our provincial guest room with columns was spreading. Being silent for ten minutes, thinking about our mutual degradation, throwing into neurons something like, "Fuck! What a stupid cunt!", we argued again and again. So it lasted for three hours. We left unchanged, and each of us decided not to say another anything but "hi/bye". This way the biggest friendship of my life began. It will remain such for ever.

о чем разговаривают люди в группе, которая учит немецкий, если там присутствует ангелиша:

как похудеть на 25 килограмм за три месяца и потом вновь набрать 15 килограмм;

как наиболее выгодно оформить папирус;

что такое цианотипия;

как продать фото за три тысячи; 

как втюхать белого коня из шамота; 

как хладнокровно убить муху айфоном;

поговорим немножечко о символике агрессивных женщин в веймарской республике;

гомосексуализм в фильмах веймарской республики - вот что такое хорошая тема для монолога;

почему "небо над берлином" лучший фильм о германии.

боги жаждут, анатоль франс

“Это, – пояснил он, снова беря свою ношу, – картонные плясуны: я несу их торговцу игрушками на улице Закона. Здесь целый народ, всё – мои создания, я дал им бренное тело, не знающее ни радостей, ни страданий. Но я не наделил их способностью мыслить, ибо я – бог благостный” 

“При виде жалкого старика я пожелал, чтобы, за отсутствием Аполлона, какой-нибудь рьяный ревнитель искусства повесил его на дереве, предварительно содрав с него кожу, как с Марсия, в вечное назидание плохим живописцам. 

Элоди пристально посмотрела на него веселым и страстным взглядом. 

– Вы умеете ненавидеть, господин Гамлен… Значит ли это, что вы умеете и лю…” 

“Поверьте, друг мой, революция надоела: она затянулась слишком долго. Пять лет энтузиазма, пять лет братских объятий, убийств, разглагольствований, марсельезы, набата, аристократов на фонарях, голов на пиках, женщин верхом на пушках, деревьев Свободы, увенчанных красными колпаками, девушек и старцев в белых одеяниях на колесницах, разубранных цветами, пять лет заточений в тюрьмах, гильотины, пайков, афиш, кокард, султанов, бряцания оружием, карманьол… – хватит” 

“В эту эпоху во всех английских парках, во всех модных местах гуляний по чертежам ученых архитекторов были сооружены хижины, удовлетворявшие склонности горожан к сельской жизни. Хижина «Лилльская Красавица», арендованная продавцом лимонада, упиралась одной из своих якобы ветхих стен в искусственные развалины старинной башни, соединяя таким образом прелесть сельского ландшафта с меланхолией руин. Очевидно, считая, что для чувствительных сердец еще недостаточно хижины и разрушенной башни, продавец лимонада соорудил под ивой могильный холм и водрузил на нем колонну с погребальной урной, украшенную надписью «Клеониса своему верному Азору». Хижины, развалины, гробницы! Накануне своей гибели аристократия воздвигала в наследственных парках эти символы нищеты, уничтожения и смерти. А теперь горожане-патриоты с удовольствием пили, плясали, предавались любви в искусственных хижинах, в тени искусственных развалин искусственных монастырей, среди искусственных гробниц, ибо и те и другие были поклонниками природы, учениками Жан-Жака, и те и другие одинаково обладали чувствительными, расположенными к мечтательности сердцами” 

“И он подло бросил тебя? Она наклонила голову. 

Он прижал ее к сердцу. 

– Дорогая жертва безнравственного самовластья! Я отомщу этому гнусному развратнику! Только бы небо помогло мне встретить его! Я узнаю его! 

Она отвернулась, улыбаясь, но в то же время огорченная и разочарованная. Ей хотелось, чтобы он был умнее в делах любви, проще и грубее. Она сознавала, что он простил ее так скоро только потому, что обладал недостаточно пылким воображением, что ее исповедь не пробудила в нем ни одной из тех картин, которые заставляют терзаться людей чувственных, и, наконец, потому, что он увидел в ее обольщении лишь факт морального и социального значения” 

“У меня нет существенных возражений против гильотины, – ответил старик Бротто. – Природа, моя единственная наставница и учительница, в самом деле не дает мне никаких указаний на то, что жизнь человеческая имеет какую-либо цену; напротив, она всячески учит, что человеческая жизнь ничего не стоит. По-видимому, единственное назначение всякого живого существа – стать пищей другого существа, предназначенного, в свою очередь, для той же цели. Убийство не противоречит естественному праву: следовательно, смертная казнь вполне законна, если только к ней прибегают не ради добродетели и справедливости, а из необходимости или ради выгоды” 

“Я вижу, гражданин Гамлен, что вы революционер лишь поскольку речь идет о делах земных; что же касается дел небесных – вы консерватор и даже реакционер. Робеспьер и Марат такие же ретрограды, как вы. Мне кажется странным, что французы, уже не признающие над собою власти смертного самодержца, упорно цепляются за самодержца бессмертного, несравненно более деспотического и свирепого. Ибо что такое Бастилия и даже королевский суд с его приговорами к сожжению по сравнению с адом? Человечество создает себе богов по образу своих тиранов, а вы, отбрасывая оригинал, сохраняете копию!” 

“Надеюсь, по крайней мере, гражданин Бротто, что, когда республика установит культ Разума, вы не откажетесь стать последователем столь мудрой религии. 

– Я люблю разум, – ответил Бротто, – но я не фанатический его поклонник. Разум руководит нами и служит нам светочем: когда вы сделаете из него божество, он ослепит вас и убедит в наличии преступлений” 

“Он раскрыл книгу на той странице, где поэт-философ, желая исцелить мужчин от напрасных волнений любви, рассказывает о женщине, которую он застал в объятиях ее служанок в позе, способной оскорбить чувства любовника. Гражданин Бротто, перечитывая эти стихи, в то же время поглядывал на золотистый затылок своей хорошенькой соседки и сладострастно вдыхал запах влажной кожи этой замарашки” 

“Собрание, как и все собрания, разношерстное, нерешительное и непостоянное, наградило его рукоплесканиями” 

“Разумеется, я предпочитаю наших бесхитростных «богоедов», не понимающих ни того, что они говорят, ни того, что они делают, этим одержимым манией законодательства невеждам, которые прилежно гильотинируют нам головы, стремясь таким способом превратить нас в добродетельных мудрецов и заставить поклоняться верховному существу, создавшему их по образу и подобию своему.” 

“Жан Блез остался недоволен: любитель изысканных блюд, он сделал хороший стол одним из правил жизни. И несомненно, не что иное, как общий голод, побудил его возвести чревоугодие в систему. Ветром революции в каждом доме загасило плиту. У большинства граждан не было ни крошки хлеба. Ловкие люди, вроде Жана Блеза, 

нагревавшие руки на народном бедствии, шли к ресторатору, где и проявляли свою сущность, обжираясь до отвала” 

“Он был изысканно любезен со всеми женщинами, даже с теми, которые в силу долгой привычки утратили для него всякую привлекательность; так было бы, видимо, и с госпожой де-Рошмор, хотя, может быть, измена, разлука, неверность, приятная полнота сделали ее в его глазах несколько привлекательнее” 

“Кроме того, думая о крайностях, на которые способны женщины, и о том, как быстро они переходят от самой пылкой нежности к самому холодному безразличию, как им легко отказаться от того, чем они дорожили, и погубить то, чему поклонялись, он был недалек от мысли, что в один прекрасный день обворожительная Луиза может посадить его в тюрьму, дабы развязаться с ним” 

“На одной стороне оказались безучастные, холодные резонеры, остававшиеся бесстрастными при любых обстоятельствах; на другой – те, которые давали волю чувству, мало считались с доводами рассудка и судили, слушаясь сердца. Они всегда выносили обвинительный приговор. Это были подлинные патриоты: они думали только о республике и не заботились об остальном” 

“Отец мой, – возразил Бротто, – не утруждайте себя какой бы то ни было признательностью и не благодарите меня. Все, что я сейчас делаю и значение чего вы преувеличиваете, я делаю не из любви к вам: ибо, в конце концов, хотя вы и приятны мне, отец мой, я все-таки слишком мало знаю вас, чтобы любить. Я поступаю так не из любви к человечеству: ибо я не настолько наивен, как Дон-Жуан, чтобы подобно ему полагать, будто человечество имеет какие-то права; меня даже огорчает этот предрассудок в человеке, столь просвещенном, как он. Я действую так из эгоизма, который внушает человеку все великодушные и самоотверженные поступки, заставляя его узнавать самого себя во всяком страждущем, предрасполагая оплакивать в чужом несчастье свое собственное, побуждая оказывать поддержку ближнему, до того похожему на пего и своей природой и судьбой, что, помогая ему, он как бы помогает себе самому. Я поступаю так еще и от безделья: жизнь до такой степени бесцветна, что надо рассеяться какой угодно ценой; благотворительность – развлечение довольно пошлое, которому предаешься за отсутствием других, более приятных; я поступаю так из гордости и чтобы иметь преимущество перед вами; наконец, я поступаю так из любви к порядку и из желания показать вам, на что способен атеист." 

“Революционный трибунал стремился к торжеству идеи равенства, карая грузчиков и служанок так же сурово, как аристократов и финансистов. Гамлен не допускал мысли, чтобы это могло быть иначе при демократическом режиме. Он счел бы позорным, оскорбительным для народа, если бы наказание на него не распространялось. Это значило бы признать народ, так сказать, недостойным наказания. Сохранить гильотину для одних аристократов, по его мнению, было равносильно установлению несправедливой привилегии. В глазах Гамлена идея наказания получала религиозно-мистическую окраску; оно становилось чем-то положительным, приобретало какие-то достоинства” 

“Этот мудрец нисколько не удивлялся, что жалкие существа, ничтожные игралища стихийных сил, обычно оказываются в нелепом и тяжелом положении, но он имел слабость думать, будто революционеры злее и глупее других людей, что, разумеется, было уже идеологией.” 

“Он сожалел, что якобинцы желают заменить ее более молодой и более вредной религией, религией свободы, равенства, республики, отечества. Он убедился, что в раннюю пору своего расцвета религии бывают всего яростнее и свирепее и что под старость они становятся значительно мягче. Поэтому он стоял за сохранение католицизма, который в эпоху своего расцвета поглотил немало жертв и теперь, отяжелев с годами, проявлял гораздо меньший аппетит, довольствуясь четырьмя – пятью поджаренными еретиками в столетие” 

“Безупречность чаще всего дело счастья, а не добродетели: всякий, кто согласился бы стать на их место, действовал бы точно так же, как они, и выполнял бы с грехом пополам возложенные на них чудовищные задачи.” 

“Она продолжала восхищаться сыном, но боялась даже думать о страшных обязанностях, выполняемых Эваристом, и радовалась тому, что она простая, невежественная женщина, которая вправе не иметь собственного мнения.” 

“Когда он снова пришел в себя, первым его душевным движением была горестная мысль о том, что обморок кончился: оставаясь философом даже в минуты самого страшного отчаяния, он подумал, что ему надо было спуститься в каменный мешок и ждать гильотины, чтобы пережить острейшее наслаждение, на какое когда-либо были способны его чувства” 

“Из двух одинаково глупых полководцев, действующих друг против друга, один неизбежно должен оказаться победителем. Будьте готовы к тому, что рано или поздно какой-нибудь из этих солдафонов, которых вы обожествляете, проглотит вас всех, как в басне журавль глотает лягушек. Тогда-то он в самом деле станет богом. Ибо боги познаются по их аппетиту.” 

“– Верите вы, Элоди, что я вас люблю? 

– Верю, потому что вы любите всех женщин. 

– Я люблю их в вашем лице. Она улыбнулась 

- Элоди, клянусь вам… 

– Что? Клятвы, гражданин Демаи? Либо вы меня считаете наивной, либо вы сами слишком наивны. 

Демаи не нашелся что ответить, и она с удовольствием подумала, что он от нее без ума.” 

Van Gogh, 1991

к вопросу о немецких корнях

а ваши прабабушки тоже говорили "пантофли", игнорируя слово "тапочки" и вы все свое детство провели в неведении и думали, что пантофли - это обувь как таковая и все милые ботиночки и туфельки - это тоже пантофли? 

кое-что заметила недавно. в моем тамблере перестали появляться люди. если раньше я редко, но раз в 7-10 постов включала в композицию изображение людей, то теперь появление последних сошло на нет. 

ангелиша смотрит фильмы

когда в фильме несколько раз подряд появляется человек, который разговаривает с главным героем, но никак не связан с общим сюжетом

а: ...а, это наверное его вымышленный друг. должно быть он