Из-за кризиса мировосприятия людей во время войны возникает потребность в религии. Последняя сталкивается с неприятием буржуазного сознания и цивилизационных устоев в целом (в частности – эклектики) как причина минувшей войны. В этих условиях архитекторы начинают поиски Новой Соборности. Готика (а также отождествляемое с ней стекло), переплетаясь с органикой, становятся фундаментом, на котором будет воздвигнута послевоенная архитектура. Лотар Шраер в журнале “Der Sturm” писал: «Ложный свет Просвещения преодолен, и империя провидцев, эстетов, последователей Будды и немецкого средневековья сегодня воскресла.» Данный противоречивый феномен превращения светской культуры в культуру «духовности» был характерен исключительно для территории Германии, вследствие влияния экспрессионизма.
Стекло, как символ утопии данного явления, берет свое начало во время Первой мировой войны. Дело в том, что именно данный материал ассоциировался со средой чистого духа и светом. Свет же в свою очередь воспринимался как всепроникающая сила, способная одухотворить руины старого порядка, а стеклянная архитектура как материализация света. Не зря в послевоенные годы звучит призыв Б. Таута: «Света! Воздуха! Солнца!»
Стекло, подобно мыслям, которые возникают при посещении готического собора с испещренными в нем витражами – душа рвется ввысь, в беспредельно расползающуюся пустую бесконечность. Как писал на этот счет О. Э. Мандельштам: «Готический собор не изолирует пространство, а протыкает его злой стрелой готической колокольни». Не стоит упускать и тот факт, что стекло символизировало чистоту, а стало быть, и воссоединение с природой. Именно на примере данной сложной смысловой цепочки можно понять слияние готики и органики, как естественный процесс для данных временных рамок.
Также планировалось установить баланс между кристаллом и аморфностью. Так, Герман Финстерлин (архитектор и теоретик группы «Стеклянная цепь») писал: «Внутри новых домов люди не будут чувствовать себя обитателями сказочной кристаллической друзы, но обитателями внутренностей живого организма. Необходимо выбить человека из жилья в бесконечное вегетативное пространство». Предыдущую цитату можно рассматривать и как в контексте необходимости человека в воссоединении с природой, так и в контексте потребности на фетальном уровне возвращения в обитель утробы матери.
Листы из серии "Органическая архитектура" Г. Финстерлин, 1922
Война, воспринимаемая людьми как без личностный уничтожитель миропорядка, подрывала веру в безошибочности пути урбанистической культуры. Вслед за этим, происходит идеализация первозданности, аскетизма и органики. Архитекторы считали, что это позволит избежать катастрофических войн в будущем. Крик души против жестокости сливается с поиском духовной целостности и хрупкостью политического порядка первых послевоенных лет. Все это перерастает в невиданные формы: сексуальная символика тонов и форм граничит с идеями паломничества, Вознесения (проекты Б. Таута и Х. Пельцига), дома растущие на деревьях вместо листьев сливаются с теорией о калейдоскопах бесконечной всепригодности (Г. Финстерлин). Не зря В. Хаблик отмечал, что архитектура теперь приравнивается к сотворению мира.
Альпийская архитектура, Б.Таут, 1919
Аспект органики в архитектуре можно наблюдать и в «пульсации» строений. Динамизм форм, нарочитая дисгармоничность острых углов, беспокойные сдвиги объемов - все это передает архитектуре то органическое и экспрессивное, что тревожит человека.
Чилихаус, Гамбург. Арх. Ф. Хегер, 1921-24
