омут. граффити. унылый эпизод.

Встретив в метро В. (таков был наш с нею изначальный уговор), мы поплыли по незамысловатым руслам эскалаторов, спаявших метрополитен воедино. 

В. в тот день вынырнула из неоткуда, на все вопросы отвечала вскользь. Таким образом, что у меня тот час же возникало желание схватиться за её горло, уперев большие пальцы в подбородок и сжимать всеми остальными гусиную шею, самозабвенно душить, как умерщвляли слизняка в подворотнях моей фантазии. Сама её поступь отдавала чем-то, что имело в своей сути отголоски семейства утиных. Даже папиллома возле носа создавала визуальный эффект. Мне всё время мерещился клюв. В. не меняла гримасы, как делают все её сородичи, но лишь сливалась с равнодушной маской, была ею. Ухмылка и приплясывающие, отбивающие такт едва заметные морщины возле век, губ - она в тот день.

Ничего другого мне не оставалось, кроме как проверить на данном паштете из индюшатины свои силы. Было скучно, пить  и курить казалось недостаточным актом в отождествлении себя с личностью. Мне нужно было завладеть мыслями этой несносной девки, которой я битый час бросала вопросы в спину, остававшиеся без ответа. Овладеть просто так, веселья ради. 

В. походкой запрограммированного механизма вошла в прорезь изгороди вдоль парка Челюскинцев, очутясь, судя по её реплике, в "сосновом лесу". Я шла позади, наблюдала. Где находится бар "граффити" никто из нас двоих не знал, не смотрел на карте перед отъездом. Но я по наитию ощущала отвращение к этому месту уже потому, что там в этот вечер играл наш одногруппник. именно по его вине мне пришлось волочить свои внутренности в другой конец города, пытаться контактировать с пустым местом вместо личности. В воображении мне рисовалось  замшелое помещение, где ошивается сброд. Себя же я с ним не отождествляла. Среда неформалов, по прошествии многих лет, казалась мне кучкой отсталых грязных подростков, не осознавших в срок, что настала пора взрослеть.
В. бросала слова в мой телефон, на другом конце И. делал попытки объяснить путь к  злачному месту. Но слова И. никуда не годились и В. пришлось взвинчивать нервы прохожим.
Было проще простого отыскать точное расположение: по учащающимся пульсам грязных панков мы чувствовали, что ступили на нужную тропу. Ничего не спросив, не поинтересовавшись нашим возрастом, нас впустили в тёмное душное помещение. Всё отливало жаром. Огни горели лишь у пьедестала, ознаменовавшего сцену. На стенах едва брезжили от копоти табачного дыма засаленные бра. Дикие вопли раздражали слух и, застращая, вынуждали действовать. Не знаю как, но я напилась до чёртиков. Неустанно В. подносила сигареты, пиво. Я воспринимала подаяния как должное и, научившись в тот вечер подкуривать сигарету от другой сигареты, нервно сжигала их содержимое. Алкоголь наседал на виски вместе с панк-музыкой, которая уже успела стать дешевым наполнителем самого воздуха. Движение были легки, парили где-то, не вмешиваясь в мою жизнедеятельность. Стул В. очутился вплотную приставленным к моему, так, что наши ноги неотступно соприкасались. Было слишком легко, доступно. Если не смотреть в её лицо, то ничего губительно и уничижающего усмотреть в данной ситуации было невозможно. Именно поэтому, на первых же порах, я вперила взгляд в темноту радужек назло себе. Мой силуэт, казалось, полностью погряз в клубах дыма - я выводила её из  себя, выдыхая В. прямо в лицо - ей же, напротив, лишь казалось это забавным. Продолжая смотреть в ту же точку, моя рука стала поглаживать её колени, восходя до бёдер, погружаясь в узкие расщелины её джинс. Маска гусыни отпала от лица и образовавшаяся на этом месте пустота оголилась, пылала несмотря на мрак помещения, или благодаря ему.
Поздний вечер наполненный фонарными искрами в лужах. Туман не уходил до утра, оставаясь в городе, неустанно нанизываясь своими ошмётками на прохожих. Мне не хотелось говорить, но В. не утихала, всё выплёвывала и выплёвывала наружу откровения, в которые мне не было никакого желания вслушиваться. Её не смог остановить даже гул метро, переходящий в нестерпимый вопль моментов максимальных скоростей. Я всё думала о том, почему мои игры никогда не желают воспринимать должным образом, но лишь как страсть, похоть, влюблённость, бог весть что. Отвращение усугубилось наутро, когда мои глаза приметили с десяток третьесортных стишков о любви, которые огулом выбросила во вселенскую помойку В. этой ночью. Отрава постепенно проникала во все органы и все те, у кого не были предварительно заклеены уши, смогли узнать подробности моего падения. Что ж.