Я помню отомкнутые двери, дребезжание ключей о греческую вазу на столе, дрожь тела. Немного ломает. Еле заметно трясёт все конечности будто бы после оргазма. Та дрожь, когда лучше не прикасаться к телу, избегать резких движений, лежать не шелохнувшись возле кого-то. Но я просто стою. От кожи исходит пар, блуждающий в лучах закатного солнца. Сердце заплывшее жиром грозит сорваться. Моё желание вдохнуть запах духов Ильи. Скомкать волосы-отростки на затылке в кулак, вдохнуть аромат вместе с горькой примесью дешёвых сигарет. Я хочу вместить в свой рот копну волос, приправленную слащавой едкой спиртовой основой, если это станет возможным. Но когда? Когда я смогу? Пытаюсь восстановить воспоминание духов во вдохе, но обоняние не слушается, разрушает иллюзию духов ещё до их появления в потенциально вдыхаемом воздухе. Несколько махинаций оканчиваются чувством кислородного голода. Мне нечем дышать. Будто бы я ухожу на дно, буду ждать Илью там. Кажется, что он на таком же дне, но в другой реке. От этого мои стенания только усиливаются. Отчаяние нарастает. Сижу у стола вонзив локти в ноги, уложив голову на руки. Мысли возятся в другом русле, сгущаются в навязчивую идею: я возненавижу Илью уже завтра. Пытаюсь отгонять эти «я возненавижу тебя уже завтра, как возненавидела брата той, другой, что снился мне». Снился во сне, слонявшимся за мной повсюду. Одуревший маньяк с широко распахнутыми глазами, сладковатым воздухом сна, янтарными видами. Я рыдала во сне, думая, что его невозможно прекратить.
Теперь воспоминание насильственно вживлялось в сознание, трансформируя испытанное несколькими часами ранее. Знала только то, что проснусь ненавидя, но все же с желанием вдыхать его духи вечно.
И это произошло. И я шла по улице в понедельник навстречу интеграловским часам на площади Казинца и чувство омута погрязало в ненависти, не давая различить где одно, где другое. Ситуация была подобна неумелому отделению желтка от белка, когда оболочка, слепящая краской, лопается и кристальная масса неожиданно для себя самой принимает единый сгусток уже скользящий по нутру противоположности. Мне казалось, что из мозга вот-вот брызнет потоком гной противоречий; возбуждение, без права на выход, начинало колотить всё тело, отзывалось где-то внутри. Оставалось только тяготиться ситуацией, ждать. Ты пишешь о «сало или сто двадцать дней содома» — я отвечаю со знанием дела, исправляю неточности, стараюсь блокировать ненависть. Думаю, она была незаметна тогда. Нарочито отмахивалась от действительности и согласна была ждать. Мне нужно признание, разрешение погружаться и дальше вглубь его сознания.
В среду нас ждали в библиотеке для получения книг в обязательном порядке. Изначально, ещё до становления и осознания себя как человека, еще тогда я категорически отвергала всё то, что может быть навязанным неким коллективным разумом. Выдача учебников в главном корпусе БГУ было именно таковым мероприятием. Я заведомо решила, что не пойду, но планы рушились — Илья шёл туда и я готова была плестись по этой стезе самобичевания за ним следом, заведомо зная, что неминуемо произойдёт случай, уничижающий моё достоинство. Это действительно произошло. Стоя в огромном сумрачном холле, освещённом пошлыми витражами брежневских времён, мы смотрели сквозь запертую стеклянную дверь библиотеки — проявлялось фото прищуренного вождя. Кто-то сказал о нелепости позы — стала шутить об Ахматовой в профиль; ненависть во мне стала концентрированной.
Это была та отправная точка, которую я ждала. Импульс, который был нужен. Я с усмешкой на лице тащила сумку, вмещающую 17 книг, память о смешке Ильи и шагах позади, идущих за мной и не желающих помочь. Конечно, мне не нужна помощь. Сам бы вопрос об этом привёл к ещё большей дистанции, но молчание очищало для гнева всё большее пространство с наращиванием дополнительных секунд.
Мы приходим домой, возобновляем разговор на противоположных краях своих устройств связи. Ненависть не угасает и гадкое состояние внутри — предшествие действия «вывода на чистую воду». Знаю наперёд, но хочу отомстить. Говорю о том, что не обязательно мне писать без конкретной цели, спрашивать о пустоте вещей. Думаю, он смешался тогда. Долго сидел в оцепенении, оправдывался о необходимости контакта со мной. Нападала ещё, говорила о схожем состоянии у влюблённых:
— не влюблены ли вы?
— нет, — он отвечал, думал о поражении; я хохотала на расстоянии одной улицы и проспекта от него.
Комментариев нет:
Отправить комментарий