нахимова в середине сентября две тысячи двадцатого года. на следующий день меня задержат на марше; красиво. я прихожу туда днем. вдоль антоновского парку по мостику, который тридцатилетний парень выкрашивает из черного в белый. он - на территории партизанского района. слуги режима - на противоположной стороне моста, которая принадлежит ленинскому. здоровая бритая наголо детина, будто бы только этой ночью выпущенная из тюрьмы, где он отбывал срок за убийство в стадии алкогольного опьянения всей своей семьи, впитывает как губку послание, сказанное полушепотом каким-то неизвестным в лощеном синем костюме. я останавливаюсь как вкопанная на расстоянии десяти метров и впиваюсь в них взглядом. детина кричит в сторону моста, что парень производит несанкционированные действия. последний в свою очередь отвечает, что его действия не имеют отношения к территории ленинского района, так как та половина моста, которую он выкрашивает в белый, с последующим нанесением на поверхность красной полосы посередине, принадлежит партизанскому району. детина мычит что-то невпопад - лощеный дядя в синем костюме боязливо удаляется вдоль слепянской системы - я иду прямо, в сторону нахимова, неожиданно для себя выкрикнув что есть силы "жыве беларусь". дома на нахимова - 11,13,15 - полностью нежилые и в зарослях в огромном дворе, где пахнет мочой и землей. дома номер одиннадцать, тринадцать, пятнадцать, где полностью заложены блоками окна первых этажей. дома номер одиннадцать, тринадцать, пятнадцать. два заложенных окна из них - мои. на каждой группе блоков, которыми заложили окна огромная надпись "3%". каждая эта надпись была когда-то закрашена серой краской прилежными коммунальщиками по контуру таким образом, что надпись "3%" стала только больше. сверх того: позднее на серую краску вновь было нанесено "3%" для закрепления результата. всюду - наклейки, граффити и бчб приклеенный скотчем на каждом столбе и фонаре. мост на судмалиса, который мы с кем-то называли токийским, на высших своих точках испещрен огромными надписями "забастовка" и "97%". у меня приступ страха, смешанных с воспоминаниями о кошмарах, которые все как один проходят на этом мосту, в вымышленном городе, который принадлежит мне, где почти всегда ночь и бесконечное чувство свободы, и весь город - одна сплошная эрогенная зона, где люди в черном всегда стоят на токийском мосту и заставляют меня убегать, карабкаться на тонкой лестнице еще выше, прямо в небо; или же смиряться с падением. вот я на спуске и последние ступеньки пройдены, когда меня подрезает девушка в мартинсах и платье в стиле конца сороковых или начала пятидесятых, но выше колена и я иду за ней улыбаясь и пытаясь вдохнуть запах лизы, коснуться спутавшихся волос на шее, вгрызться зубами в ее кожу. и я понимаю, что эта глубинная моя страсть к ее запаху, запаху настоящей жидовки, нечто маниакальное во мне. и мне хочется всегда ясно осознавать как она пахнет на лавочке в каждом из дворов в центре минска ночью или вечером; как она пахнет в гуще вагонов метро в час пик, когда она запрещает целовать себя в губы и когда эти ее слова для меня всего лишь пустые звуки, игнорируемые мной, как она пахнет во время секса и после в любой из ее квартир и в парках, которые к сожалению ей не принадлежат.
в среду он позвонил поздно ночью. я проснулась за минуту до его звонка. он умолял о том, что если я все же передумаю и решусь ему позвонить, то он будет ждать, что я могу это сделать в любое время.
25 октября. день, когда я перестала существовать. все прошедшие недели я смотрела эротические артхаусные фильмы, пыталась чем-то себя занять.
была суббота и пары по южным славянам утром. долгие и продуктивные. я перечитывала не отрываясь "золотой храм" мисимы. в обед, перед тем как уйти, я опубликовала в блоге отрывки: "Теперь я буду жить рядом с тобой, - шептал я, застывая посреди двора с метлой в руках. - Полюби меня, Золотой Храм, пусть не сразу. Открой мне свою тайну. Я уже почти вижу твою красоту, но все же пока она еще сокрыта от меня. Пусть подлинный Храм явится мне еще прекрасней, чем тот, что живет в моей душе. И еще, Храм, если и вправду на всем белом свете нет тебя прекрасней, скажи мне, почему ты так прекрасен, почему необходимо тебе быть столь прекрасным?
Когда я жил в Майдзуру, мне вовсе не казалось странным, что где-то там, в Киото, существует Кинкакудзи; но стоило мне поселиться рядом с Храмом, и он стал появляться, лишь когда я смотрел на него, а по ночам, которые я проводил в главном здании, Храм исчезал. Поэтому я несчетное количество раз на дню ходил смотреть на Кинкакудзи, чем немало веселил остальных послушников. Но сколько ни глядел я на Храм, привыкнуть к тому, что он рядом, не мог; на обратном пути мне все казалось - вот оглянусь я сейчас, а Храм, подобно Эвридике, сгинул навсегда."
все это не могло означать ничего иного, кроме того, что я позвоню ему сегодня.
я сказала наташе на днях, что хочу напиться вдрызг, как это было принято у нас двоих. чтобы сделать шаг мне нужно быть в бессознательном состоянии. она охотно согласилась. я пыталась убедить ее в том, что хочу погулять с ним в осенних листьях и ничего более, что ей не следует пускать нас на порог, если я приду с прогулки не одна. что с того момента, когда я уйду, она становится безоговорочным хозяином Квартиры. наташа отвечала уклончиво или вовсе не хотела думать о том, что будет, когда мне самой нужно принимать решение.
весь день был морозным и солнечным. все поблескивало опасными кристаллами и чем-то истерично веселым. я не ощущала вкуса водки, несмотря на то, что мы пили ее чистую и девственную, поблескивающую в морозных лучах. я все промокла от страха до той степени, которая способна рассеять мои чувства ровно настолько, что я начала сомневаться - правда ли мне так уж нестерпимо хочется разрушить его и свою жизнь? но в глубине меня это желание уже въелось и стало чем-то неоспоримым. после третьей рюмки был идеальный момент опъянения, когда все искрилось и заигрывало. я вышла во двор, закурила сигарету, набрала номер. никто не ответил.
на мне был небесно-голубой свитер. мы танцевали и пели; как всегда навзрыд. за пару часов я позвонила три раза. он позвонил в ответ ближе к полуночи, переливающимся голосом, который не мог скрыть волнение и счастье; что-то отвечал.
мы танцевали с наташей под "вечно молодой" и я понимала, что уже нет пути назад и я стала зависимой, и это в последний раз, когда я чувствую себя свободной. мы нажрались как твари и прозвенел звонок в дверь. в моих кошмарах этот звонок схож со звуком, предвещающим расстрел.он был спокоен и с еле заметной улыбкой в уголках губ и глаз. я смеялась и что-то кричала, шли за руку и мне хотелось его целовать бесконечное число раз, всегда быть пьяной. на спуске к парку я рванула вниз вдоль склона и была такова - самозабвенно съехала кубарем и не заостряя внимания на том, что упала и тем самым тянула его вниз, смеялась от души. он не отпускал моих рук. крушила все, что попадалось мне на пути. осенние листья уже были собраны в кучи вокруг хилых кленов, однако это не смущало - я окунулась в них, возможно сломав одно из деревьев, попеременно вспоминая что-то об артюре рембо и поле верлене. илья был счастлив и хохотал от души. на буденного валялись безхозные деревянные поддоны. я принялась их перетаскивать на другой конец улицы. заглядывали в окна одного из складов, где еще горел свет. илья причитал о том, что обидно быть трезвым, когда я так счастливо пьяна.
я шла слишком быстро. "ты тянешь меня" - он говорил. "в омут. я сущий дъявол" - я отвечала смеясь. "из всего этого вышла бы хорошая книга" - он улыбался. "напиши ее. разве ты еще не начал?" "я делал некоторые заметки фраз, что ты говорила за все эти годы." "...ты хранишь те две сигареты "собрания", что я тебе дала год назад?" "только упаковку" - он отвечал.
воздух квартиры давил на голову, отбивая такт в висках. зажгла свечи в стеклянных подсвечниках, заварила кофе. он гладил мою руку, когда я окунулась в беспамятство. на автомате нашаривала вход в ванную. меня рвало. возможно долго.
наташа уже спала, когда мы легли на кровать настасьи и жалюзи разделили комнату на две части. первое время я изредко уходила, чтобы вновь пообнимать унитаз, но все это было налегке. никакого раскаяния и тяжести, угрызений совести. он гладил меня со спины. медленно и мучительно, будто бы в задумчивости. "так и будешь гладить мой свитер?!" - шептала я, его снимая. он улыбался, тихо целуя плечи, едва касаясь губами кожи будто бы успокаивая. поцелуи в шею. такие же спокойные и словно испытывающие страх меня спугнуть. коснулась его губ своими, когда он навис сверху. меня выворачивало наизнанку от волнения. он отвечал. по-детски и несмело. "что с тобой делали твои шлюхи? вы с ними просто в игры играли и не трахались?" - говорила я, заглатывая его губы, весь рот и язык, посасывая и покусывая, пытаясь съесть его целиком. он еще не понимал, с кем имеет дело, не знал, что такое нимфоманские поцелуи. через пару минут, переплетя свои ноги с его, я уснула пьяным безпробудным сном. проснулась через несколько часов, около шести, когда наташа, укутавшись в одеяло, ушла на кухню, медленно ела консервированные с гвоздикой грибы. прикончив их без остатка, она неторопливо собралась и ушла.
мы переместились на мою кровать. чехол для подушки с золотыми нитями впитал запах его спутавшихся волос. "эта ночь, кажется, будет длиться вечно" - он говорил. опять поцелуи, посасывание сосков. "ш-ш-ш. не сегодня" - шептала я улыбаясь, когда он спустился вниз живота, молчаливо спрашивая, в праве ли он мне отлизать.
пыталась выпроводить его как можно скорее. к вечеру я решилась всласть вдохнуть запах его волос, оставшийся на подушке; была влажной уже двадцать часов подряд.
Комментариев нет:
Отправить комментарий