Вечером я уже сидела в парке, степенно попивая ледяное пиво, плавившееся в моих руках. М. пришел по первому зову, когда я, все более пьянея и тем самым сбрасывая с себя груз ответственности за свои действия, написала ему что-то в ответ. Несмотря на это, было стыдно встречать его, завидя еще смутный силуэт вдали. Потому ли, что прекрасно знала, что вынуждаю М. делать то, что противоречит его любовным отношениям с кем-то или же потому, что мне никогда до этого не доводилось встречать мужчину ради интимных, но все же сомнительных, целей. Все это было не так уж важно, ведь мои мотивы, а точнее их призрачное существование, были чисты – манипуляция человеком, который согласен на данное действие. Мы, словно прикованные местом, где было что-то или не было ничего кроме наших призрачных фантазий, бродили по улицам вдоль побережья реки. Ждали момента, когда фонари погаснут и темнота – основа для разговора – заполонит каждую плешь и саму поверхность асфальта. Не останется ничего.
Наконец. Мы забрались на двухметровые плиты бетонного забора у реки. За ним – скелет шорной фабрики. Перед нами овраг, который плавно переходит в русло реки. Двина туманными сгустками отражает свет луны. Тьма оврага дает начало ночи. Тьма перед нами источает звуки нескольких десятков ручейков, стремительно стекающих вниз, то тут, то там преобразующиеся в крошечные водопады. Вода скользит вниз с незначительной высоты. Двадцатикратное падение воды, отражающееся углублением оврага, преобразуется в рев. Тихие поцелуи плеч. Такие невнятные, что не считаю нужным обращать внимание на подобное. Рядом со мной нет человека. Я не чувствую ничего, кроме губ и языка, настойчиво ласкающего мою шею и плечи. Кто-то давит педаль «форте», не давая поцелуям угаснуть, сохраняя все ноты и заставляя их звучать всеобщим звуком. Тишина, возведенная в абсолют моментом оргазма. Кто-то выбил пробки. Я обронила лишь слово «хватит», проспорила поцелуй при следующей встрече. Испытать оргазм от поцелуев плеч. Наконец я осознала степень своей неудовлетворенности и своего желания, появившегося из неоткуда, - поцеловать К.
Утром я в шутку забрела в музей. Там – угол, посвященный борьбе города Б. за установление власти Советов. Почему-то фотография М. в накрахмаленном воротничке Питер Пен и фраке в центре стенда. Судя по подписи и фамилии – его прадед или кто-то в этом роде.
Через пару часов я снова в Осовце. Там меня встречает подмигивающие и заинтригованные лица. Шепчу в бесчисленные ушные раковины: «Мы бросили в кусты неподалеку отсюда упаковку пива. Надо пойти забрать, когда охрана ослабнет». К. и П.А. идут со мной под ручки. С нами – огромная кастрюля для супа. Просто так, за компанию. Сейчас придем. Да, за компанию. Да, кастрюля. Что тут такого?!
Кастрюля, будто бы отлитая по лекалам упаковки с двухлитровыми бутылками «Крынiцы», на волнах всеобщего счастья проплывает мимо «гостиной», прямиком в шатер К.
Историческое событие, задокументированное несколькими десятками фотокарточек, начинается вечером. Не осталось ничего, что не было бы зафиксировано: мой сгоревший, а потому красный, нос, забинтованная рука П.А., намеренно выпячиваемая в сторону объектива камеры, Х., который за эти выходные успел получить кличку «Мохнатый Шмель», К. - почему-то все время склоняющий голову на моем плече. Играли в «Слово или дело» со всеми вытекающими отсюда вопросами про сексуальную жизнь каждого из участвующих. К.Д. влюблен в О. Спрашивает: правда ли, что я с ней? Я смеюсь и обнимаю О., сидящую рядом, целую в щеку или куда-то еще. Не разобрать. Все понимают, что это шутка. Об этом не знает лишь К.Д.
Так продолжается несколько часов. Опьянение прилепило меня к подвижной стене. Снизу вверх наблюдаю, как все танцуют под восьмибитную музыку. Темнота уходящих людей, на ощупь определяющих местонахождение своих вещей. Кто-то за спиной прикасается ко мне, тем самым замедляя сборы. Я не осмеливаюсь оглянуться. Звуки голоса, не сходящие в шепот, а потому убедительные: «Останься сегодня со мной». Поворот. Я не удивляюсь и пытаюсь вонзить в свою память клещами это зрелище – по-детски умоляющие глаза К.
Чересчур пьяная для стеснения, я молча наблюдаю приготовления К. Синий спальный мешок. Мне впервые в жизни тепло и удобно. Так, будто бы бескостное нечто, так, будто бы без физического существования, так, будто бы воспаривший святой дух, превратившийся в такового благодаря пребыванию в чужом спальном мешке. Настоящее тепло – это его отсутствие и невосприимчивость к подобным категориям. Впервые в жизни кто-то обнимает меня так крепко, прижавшись всеми конечностями, без мучения отекших частей тела. Сила объятий слишком сладкого К. прямо противоположная степени освобождения моего бестелесного духа. Еще немного, и меня канонизируют.
Комментариев нет:
Отправить комментарий