белый.

я еду в новом автобусе. маршрут "бешенковичи-витебск". декабрь только наступил, но повсюду снег, от которого тошно. чувствуется, что не доживёшь до весны всякий раз, как наступают долгие зимы со снегом или же только проникают в душу тонкие намёки о таковой. эта пустота обесточивает. я не люблю пассивность. не люблю сидеть, если есть возможность действовать. не люблю невозможность действовать. не люблю пассивность, при которой необходимо сидеть, лежать. во мне бродит кровь тогда. танцую в комнате, мешу подушку кулачным боем, пишу что-то, чтобы сражаться, топлю свои ногти на родном лице. дни медлят, словно забившиеся сгустки в тромбах. ненавижу себя. ненавижу то, что не могу сбежать. просто так, наобум. я вспоминаю свою близкую знакомую сроком в две недели, которая уходила в лес на всё лето, живя на последней улице минска, возле мкада. ела ягоды, читала книги, ночью возвращалась в пятый этаж хрущёвки. всегда ухмыляюсь, вспоминая эту историю, игнорирую отвращение. 

я еду в новом автобусе. четвёртый ряд, место возле прохода. впереди - восемь человек плюс водитель. но, странное дело, все эти люди - старушки в пуховых платках и зимних парках. от них не исходит запах лекарств, что заставляет смотреть на них ещё более настороженно. вспоминаю бессонную ночь у реки. чёртов сухой чебурек на вокзале, мою убеждённость в конце. маршрут "минск-витебск". тогда тоже был полный автобус старушек. ещё какие-то старики. все в белых летних одеждах. 

эти зимние старушки источают не гниль - добротность искрится в них. они переговариваются на низких тонах без надрыва, без высоких нот вскользь. выходят там же, где я, пересекают дорогу, направляясь в сторону деревни.одну из них ждёт повозка её мужа, с белым конём в упряжке. закуривая, я подхватываю мысль о том, что представляю её дом, где тепло и запах еды. может, она готовит её в печи. я бы не удивилась. может, всё так. может, они  счастливы здесь. может, я буду счастлива там, с тобой, за две сотни километров отсюда.