уродливое детство.

я хорошо помню один отрывок из детства. он предстает в моем сознании так отчётливо, что год от года я ловлю его частицы, повисшие уж было в воздухе. 

мое четырёхлетие. я впервые влюблена. недоумеваю по тому поводу, что окружающие это воспринимают в шутку.

у меня уродливые выпирающие отовсюду кости. я пытаюсь втиснуть вглубь ключицы - ничего не выходит. 
острые скалы выпирающей вдоль промежности тазовой кости также не слушают моих призывов.
чересчур огромный, с крошечной горбинкой посередине нос. 
глаза обрамляют  вечные мешки цвета мокрого бетона. 
устрашающий в своих размерах, до отвала набитый гнилыми зубами, рот. 
руки, свисающие обтрепанными лоскутами мертвых тканей, доходят почти до пола. 
огромная дыра при соединении между ног. я видела по экрану женщин, чьи ноги смыкаются воедино - у них нет ни малейших щелей между ними. круглосуточно смотрела на себя в зеркало - ничего не менялось. постоянно, недоумевая как можно быть столь уродливой наружности, мой взгляд впивался к взгляду смотрящего на меня отражения.

я всерьёз думала, что в меня влюблен тридцати двухлетний мужчина, а я в него. для меня тогда не существовало сознания разницы возраста. 
постоянно дарил мне фирменные детские игрушки, говорил что-то, из чего потоками нежности сочились ласки. у него была квартира в центре питера, состоящая из четырёх комнат. соединяя отрывки усвоенные мною посредством телевидения и его самого, в своих мечтах я уже жила с ним там. казалось, что моя жизнь от этого имеет фундаментальную основу, защиту - всё, о чём только следует мечтать.

в один из знойных июньских дней, провалявшись весь вечер на пляже с родителями, дядей, тетей и двоюродным братом, безуспешно пытаясь собрать кувшинок, мы вошли в речные заросли - там лодка. поплыли, шурша веслами, на другой берег. почувствовала дикий страх. тот самый, который возникает из-за потери почвы по ногами. эффект усугубляется наличием щуки в отсеке для багажа. её толчки пульсацией раздавались в моем сердце и висках. по речной глади стал стелиться лёгкий вечерний туман. 

оказавшись на другом берегу реки, стали размещать на покрывале томаты с ветчиной, московский бородинский хлеб, испещрённый кориандром. в это же время кирилл успел побывать в воде - кожа стала тусклой белой чертой. его челюсти всё никак не могли попасть одна на одну и зубы бились друг о друга, контрастировали с лавандовой чернотой губ. людская масса стала судорожно растирать его полотенцами, пихая в рот бутерброды. это было так божественно, мрачно, насыщенно страхом, что я молча, вперив вовсю глаза, смотрела, не смея шевельнуться, впитывая оттенки и воздух над ними. 

затем было возвращение. потеряли в круговороте течения весло; остались посреди реки в полном одиночестве. отчаявшись, я лепетала про себя, звала на помощь бога. 

счастье прибытия. обретение земли. дом дяди.

щука в смятении и безысходности пытается выжить в его раковине. потом следует соприкосновение усеянного агрессией ножа и рыбьей головы - гармония цвета бурой крови и синей раковины. мне хочется без следа поглотить увиденное...