отрывок дипломной работы / размышления

...но что значит сверхчеловек ницшеанского типа и как он связан с утопией «века машин»? Психологический контекст данных заявлений довольно занятен. Оба этих утверждения связаны между собой, т.к. сверхчеловек ницшеанского типа – это не мужчина и не женщина; существо бесполое, неспособное воспроизводить потомство и будет жить вечно. Для него не существует конца, смерти. 
Любопытны изыскания на этот счет Сабины Шпильрейн и К. Г. Юнга. Последний пишет, что страстное влечение (которому, естественно, сверхчеловек не может быть подвержен) имеет две стороны: эта сила, которая все украшает и, в зависимости от обстоятельств, все разрушает. Даже быть плодовитым означает разрушать самого себя, так как с возникновением следующего поколения, предшествующее перешагнуло свою вершину: так как наши потомки становятся опаснейшими врагами, с которыми мы не справимся, поскольку они переживут нас и возьмут власть из наших обессиленных рук. С отказом от риска переживать, человек  должен заглушить в себе это желание, т.е. совершить своего рода самоубийство. 
Удивительно, но этот процесс пытается осуществить и общество периода Веймарской республики. В связи со страхом возобновления войны, последняя пытается воплотить в реальность утопию «века машин». В особенности этот процесс четко прослеживается во времена стабилизации. Тождественно обществу, архитекторы впитывают в себя умонастроения и потребности масс – конструируют бесполые архитектурные объекты для несменяемого (бессмертного) поколения, которому будут чужды чувственные переживания и войны. 
Безусловно, век машин как навязчивая идея полностью наслаивается на данную концепцию – люди желают быть частью машины, которая избавит их от страданий, нищеты и страха смерти.

Довольно значимым предстает так же и влияние японской традиционной архитектуры. Обычно исследования данного рода ограничиваются кратким упоминанием о его наличии, но это в целом неверно, т.к. традиционные японское строение (чайный павильон, в особенности) – один из основных прообразов рациональной и современной архитектуры. Об этом свидетельствуют отсылки архитекторов в сфере подчиненности формы функции, ландшафту, заинтересованность в минимализации пространства в духе дзен-буддизма. Чувство божественного в вещах перекликается не только с постулатами неоплатонизма, работами Фомы Аквинского, но и с утверждениями дзен-буддизма, который и сформировал традиционный японский чайный павильон. Д.Т. Судзуки, один из самых известных японских буддологов ХХ века, пишет, что образ мышления буддистов отличается от образа мышления Запада, т.к. последние являются приверженцами христианской веры, их отталкивает идея пустоты и слишком смелое утверждение идеализма. Но если взглянуть на общество того времени, через призму изложенного ранее, то можно предположить, что человек ницшеанского типа - это и есть символ пустоты, о котором  упоминает Д. Т. Судзуки. Что касается формы, то здесь также представляется возможным провести тождественную точку зрения дзен-буддизма и рациональной архитектуры Веймарской республики – здесь не наблюдается «красивого или взывающего к чувствам» . Простота в обоих случаях воздвигается в абсолют. Сравнение исторической простоты японской архитектуры с рационализмом времен Веймарской республики неслучайно и по той причине, что с начала ХХ века художники, архитекторы начинают изучать в учебных заведениях японские гравюры, чтобы получить свежий взгляд на форму и цвет в природе. Бруно Таут, будучи одной из самых авторитетных фигур среди архитекторов, стал проводником данных идей. В 1923 году он выпустил книгу «Die neue Wohnung», где сравнил фотографии багдадского и двух японских помещений. Здесь можно проследить очевидную восторженность Б.Таута простотой пустых пространств аристократических вилл, которые, ко всему прочему, не имели орнаментации и мебели как таковой. Также  Таут призывает немецкие семьи последовать примеру японцев.