в пятницу я покинула место, где прожила четыре года и две недели. что значит - это жилище было самым моим продолжительным местом пребывания за всю сознательную жизнь. даже эпоха Квартиры не идет в сравнение. но, конечно, лишь в относительном, пространственно-временном смысле, так как никогда при виде новых снимков со спутника на улицу эггештрассе и тщательно выравненный бульдозерами по уровню земли дворик не сравнится с тем чувством, когда я увидела улицу нахимова в схожем состоянии. 

сам по себе характер моей слежки за Квартирой и ее жизнью, к которой я не могу приблизится, исподтишка, молчаливо и перверсивно, при помощи технического аппарата, находящегося на орбите земли, усиливал эффект точки невозврата, добавлял невыносимый трагизм. 

четыре года, о которых ты только и знаешь с точностью до полуслова, что кошмары об этом месте/времени там не заставят себя долго ждать, будут продолжаться несколько месяцев, потом стихнут через год, крайне редко будут являться во снах года так через два. самый весомый аргумент для такого моего предположения - это очень долгая внутренняя борьба с собой о правильности/возможности уехать. пока в одно единственное утро, где-то между шестью и семью понимаешь, что время пришло и что лучше, наверное, спрыгнуть с моста, чем оставаться там еще какое-то время без чувства, что совсем скоро ты больше не увидишь это места, попытаешься стереть, выскрести крошечным шпателем по стенкам сосуда, которым ты по своей сути и являешься, все кишкообразные сблевыши, которые в тебе остались об этом доме/комнате/квартире. 

второй день как я просыпаюсь в остфризии. хотя это сложно назвать единичным пробуждением, так как я просыпаюсь каждые полчаса. комната слишком огромная/нежилая, с неуёмными окнами, которые даже за пуленепробиваемыми жалюзи не прекращают будто бы чисто демонстративно и гадко при этом посмеиваясь указывать на темные дыры в стене. 

остаюсь спокойной и счастливой, словно еще более от того, что эта комната такая, какая она есть, как если бы портал переместил усредненный беларуский "зал" среднестатистической семьи к берег ваттового моря: идеально убранная, в оттенках больничного белого с ухоженными цветами, чересчур большим телевизором и ни разу не зажженными свечами на полках (толщина и размер варьируются).

я не могу воскресить в памяти момент, когда в последний раз покидала Квартиру. помню только, как мне снились сны: я, превалирующе незаконно, вновь проникаю туда, пытаюсь там жить или как минимум переночевать. иногда одна, иногда с кем-то. случается, что эти сны снова находят меня даже спустя почти одиннадцать лет после того как мое тело в последний раз находилось в Ее пространственном естестве. 

несмотря на это, я все еще очень хорошо помню, как уходила из своей Собственной квартиры в последний раз четыре года один месяц и одну неделю назад. зная, что больше никогда туда не вернусь. знаю, что наши настоящие отношения с моим мужем дошли до желанной точки и дальше будет лишь симуляция с целью поддержания мнимости всего что рядом/между (нами?). в нашу последнюю встречу (каждый день после нее я не устаю благодарить бога за то, что, наконец, Наконец, НАКОНЕЦ ----- ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА!!!!) илья будет говорить об этом моменте как об откровении, его личном достижении. конечно, не скажу, что во мне, наверное, это чувство было еще более глубоким, чем в его случае. 

впрочем, не хочу драматизировать, если говорю о Своей квартире. пусти и она мне снилась, и иногда я, сквозь дома/улицы рядом, все же добиралась до нее, иногда даже ключи в замочной скважине победоносно щелкали и открывали портал уже в ее пространство. хотя, конечно, довольно редко. обычно космонавты или омон заблаговременно меня лишали этой возможности. но никогда на протяжении этих снов меня не покидало чувство счастья, будто бы впервые набираешь воздух полной грудью в момент небывалого облегчения (пусть даже и в случае мочеиспускания). 

буду жить одна десять дней на ста квадратных метрах. 

отдыхать. 

ни с кем не разговаривать. 

читать кейт миллетт и питера гея. 

кушать фасолевый суп и черный эстландский хлеб с ирландским мягким и желтым маслом, запивать французским бордо двадцать первого года. когда еще будет такой шанс?