убеждение, что мы останемся чужими.
убеждение, что для нас двоих этот критерий слишком важен, чтобы игнорировать его всю жизнь так же, как это делают остальные.
виновна в том, что тешась собой, допустила человека в свою жизнь, зная при этом, что его любовь - так же как и моя - идет внутрь личности, а не вовне, направленная на человека.
любовь - это активная субстанция. не как омут, который затягивает тебя внутрь, несмотря на его желание или его отсутствие, наличие специфического пограничного состояния. она противоположна слиянию посредством религии или другим абстрактным уровням, к которым мы прибегаем, чтобы познать трансцендентное или имманентное целое (кому как больше нравится) в связи с недостатком или отсутствием любви к самому себе. она, напротив, предполагает вычленение из себя излишков любви к самому себе и его качественный перенос на другого человека, который имеет такие же характеристики и излишки любви. иначе - гормональный омут, краткая вспышка двух людей, несмотря на то, что один из них может обладать необходимыми данными для устойчивой связи, устойчивого восприятия себя и возможности перенесения симпатии на другой субъект с целью взаимной коммуникации, так как он глубоко убежден, что весь мир его продолжение, а потому априори заслуживающее любви.
какое построение отношений может быть с человеком, который кратко изложил свое отношение к тебе как к небесному телу, неодушевленному предмету, который можно использовать в качестве способа раскрытия его возможности испытывать настоящую любовь к кому-то? какие отношения могла испытывать я, которая позволила испытывать чувства к илье подобным образом и убедила себя, несмотря на полное отвращение, что испытываю встречные чувства, несмотря на то, что они в моем случае вовсе не покоились на уровне любви к бездушному небесному телу или средству. было идеологически необходимо, чтобы меня сломали. всегда восхищаясь бонсаем из сосны, только таким образом было возможно придать мне необходимую форму.
судорожно пытаясь уничтожить в своей памяти происходящее со мной совсем недавно, я игнорировала проблему, илью, оставаясь при это несостоятельным хрупким созданием. только недавно вкусив, что такое свобода и снова став несвободной по причине моего помешательства на человеке, который мне совсем не подходил, тогда я лишь предполагала, насколько долгой будет моя персональная пытка, дорога домой. последнее предполагает одиночество не только физического тела, но и состоявшееся одиночество при принятии решений. никогда не соглашаться на компромиссы. никогда не допускать и мысли вроде: "мы пойдем еще походим. если ничего не найдем лучше, то потом вернемся". но как может человек быть состоятелен в подобном, если ему 20 лет? под этой цифрой я понимаю свою полную финансовую и частично идеологическую зависимость от матери.
она решила сыграть со мной в игру. как подобает для овна - наугад, пальцем в небо, по которому плывут розовые облака ее наивности.
"у меня кое-кто появился. уже месяц как." - в этот момент, в боевой готовности выблевать всю себя через рот, я говорила ей по телефону. правда, такая далекая и несвойственная моим убеждениям, противоречащая мне самой, оказалась на поверхности. что мне делать? он совершенно не похож на меня и не будет похож на меня. я еще более одинока, чем была раньше, рассеяна сероватыми белыми черточками в безымянной лощине, куда не проникает звук и только скрежет черточек заполоняет все вокруг, лишь имитируя шум. как после минутного оргазма, когда всю тебя будто бы снаружи и изнутри каждого органа кто-то едва заметна касается подушечками пальцев таким образом, что остается одна миллионная миллиметра до непосредственного касания.
с улыбкой в голосе будешь говорить в динамик телефона, что твоя мама сказала, что я сумасшедшая, ссылаясь на размеры затмений и черных дыр на твоей шее. вот малика была хорошей девочкой, не то что эта... рассказывал как забавный факт, произошедший с ним и который должен показаться мне забавным (ха-ха). буду рыдать под одеялом около тридцати минут в два часа ночи стыдясь уподоблению своих чувств с чувственным опытом плебса, обыденного горя и драмы дешевых сериалов про злую мамочку и маменькиного сынка. ни к чему из этого я не хотела иметь никакого отношения. разбужу настасью всхлипами, которые тщетно буду пытаться задушить в себе. никогда с такой яростью я не стану пытаться подавить рыдания ни до, ни после. будет делать вид, что ничего не слышит, как это делала всегда я в моменты ее рыданий: равнодушным движением стереть лужи слез с клеенки на столе на кухне, затем поставить на то же место литровую кружку черного кофе, нагревать то самое место в темноте, где несколько часов подряд покоился водоем, источником которого были слезные железы. водопад из слез.
в детстве я всегда всматривалась в крайнюю точку горизонта со второго этажа дома. мне казалось, что горизонт окаймляет непрерывная цепью водопадов, которые знаменуют конец мира. я хотела добраться до этой точки. из четырех в двух направлениях от дома простиралось поле. бескрайнее для пяти лет. в детском саду говорили, что наш мир не ограничивается лишь нашей планетой, но существуют другие. они формируют солнечную систему. и дальше. созвездия. и дальше. галактики. и дальше. космос. и дальше. непостижимый космос сливается с непостижимостью других непостижимостей, которые сливаются с моим постижением сущности смерти лежа в кровати в спальне прабабушки глафиры. к обеду от этой информации раскалывалась голова. мы ехали в витебск с дядей и мамой и я представляла, что мы совершаем межпланетарную поездку и бешенковичи - это одна планета, а витебск - другая. лихорадочно пыталась постигнуть процесс возможности пересечения этих двух тел таким образом, чтобы асфальтированная дорога не прекращалась ни на миллиметр.
во время поездки на новый год домой, перечитывала "фауста" в автобусе "минск-бешенковичи" поздно вечером. окна запотели и покрылись инеем, через которые зиял свет фонарей как пятна на одежде из-за вспотевших подмышек. ожидание остановок в лепеле и бегомле утрамбовались в пятичасовой отрезок времени. капли таящего снега с крыши автовокзала, возможно. норковая шуба и мои сорок пять и пять килограммов веса при росте метр шестьдесят восемь в двухэтажном доме с прихожими с арочными сводами и зеркалами в пол, канонической бабушкой с несколькими вариантами горячих блюд, супов и закусок, и специфическими отношениями моих родителей друг к другу. только спустя ровно десять лет я снова достигну черты в сорок пять и пять килограммов, когда все наконец закончится, движения обретут привычную характерность рисования костями не обремененными мясом и жиром окружностей на воде.
гадала на книге о том, что меня ждет в следующем году: "мой лоб в крови, меня ждут беды и печали" - был ответ.
спорили с мамой на 5 тысяч долларов, что я выйду замуж в течение следующих двенадцати месяцев. через три месяца я буду официально состоять в браке. илье понадобится девять лет и три месяца, чтобы, наконец озвучить то, что было ясно изначально: он никогда ничего по-настоящему ко мне не чувствовал. "по-настоящему". "ко мне".
моя сторона:
какая сторона может быть, когда все эти годы я слушала "синию лирику n. 3" дубового гаайя и текст настраивал меня на позитивное русло?
по-настоящему.
я буду смеяться внутри. в глубине. думая о том, что только демоверсии женщин могут так сильно напрягать свое ограниченное количество извилин над категориями вроде "по-настоящему" или "любовь". всегда необходима какая-то категоризация, будто бы без нее они не состоятельные амебы. "будто бы"? когда опухоль между ног единственная "по-настоящему" реальная величина. есть две вещи, которые я не смогу себе простить. во-первых: то, что мне необходимо было ждать так долго, пока какая-то мямля наконец, скажет через рот то, что было изначально очевидно; во-вторых: то, что я приняла правила игры. той игры, которая была нерелевантна и стоило бы с детства привить мне способность говорить "нет" или же просто уходить без слов.
уходить и никогда не возвращаться.
бросать книгу на той странице, с которой она показалась не интересной.
знать себе цену.
не делать из своей жизни юмористический подкаст, который необходимо рассказать человеку, который мыслит в рамках "любить "или" не любить""по"-настоящему"", чувствуя себя при этого уже давно похищенным телом, которое не знает направления, с помощью которого можно вернуться домой и есть вероятность, что от дома не осталось и камня, а всю площадь под ним уже давно засеяна и введена в оборот местным колхозом. надругательство.
самое жестокое, что может сделать по отношению к себе человек - это упорно и поступательно не признавать, что потерпел неудачу. продолжать шлепать ладошкой по грязной слизкой жиже, которая воняет дерьмом и гнилым луком.
необходимо говорить "нет" резко и бесповоротно как только тело и разум начинает эту мышиную возню где-то в глубине, пока еще едва различимую. как только это случается и головокружение перерастает в состояние, будто бы на мгновение разум выходит из тела, - бежать.
то самое состояние, когда оказываешься в незнакомом месте и на долю секунды горизонт оказывается завален - бежать.
через такой же краткий промежуток времени все снова становится на свои места, разговор посторонних людей будто бы долетает с другого конца земли, но сигнал, полученный в связи с этим состоянием, остается непогрешимым.
бежать.
/
, к себе.
вернувшись,
я не буду больше пить. (хе-хеее)
почти перестану есть.
перестану мастурбировать исключительно на бывшего.
перестану читать пидорастическую манхву.
только ближе к десяти часам вечера за стеной соседней комнаты будет слышен мой легкий смех и шелест хрустящего постельного белья, приглушенного света трех ламп, покоящихся на разных уровнях комнаты, ниспадающего по волосам переливающихся золотом, будто бы впитавших все солнечные лучи, которые можно было поглотить.
любое проявление чувств будет казаться ложью, секундной слабостью.
сколько себя помню, мне всегда было проще сродниться с интерьером, комнатой, отдельно выбранными углами, чем с людьми. возможность скучать по людям релевантно лишь в той ситуации, когда интерьер хорошо выверен с человеком, с ним согласован. готовилась к экзамену по новейшей истории латинской америки по десять часов в день, писала заметки на тонкой неразлинеенной пожелтевшей бумаге. упаковки такой бумаги всегда складировались в разных частях дома, помещались в тахту вместе с детскими книжками с иллюстрациями эдмунда дюлака и черной библией, где самое интересное в первой части, а вторая половина - ложь и секундная слабость больного мозга.
ждала возвращения в Квартиру, которая больше мне не принадлежала, как и я себе. на норковую шубу и тонкий мохеровый алый шарф ложился свет проплывающих фонарей минских улиц. илья ждал меня и я чувствовала это как искры, нашпиговавшие меня, как помещение тела в огромный лоскут толстого премиального хлопка такого небесно-голубого цвета, когда неясно: является ли он небесно-голубым или это иллюзия сумеречного света из окна на белом цвете ткани.
Нахимова поставили на бесшумный режим, дали каждому жителю по два кусочка ваты. утром и поздно ночью - искусственный свет и нетронутый снег и будто бы с небес вот-вот кто-то издаст едва слышный смешок и два глаза блеснут на мгновение, заменяя звезды.
он приходил как всегда с пустыми руками. Звезде не нужны дары, думал он. пятичасовой секс с попеременной сменой локаций и запотевшие огромный окна. моя попа на подоконнике с кожей, отслоившейся от тела из-за чересчур быстрой потери веса и спина упирающаяся в стекло, мягкие смешки в каждом углу комнаты и ртов, засасывания губ в улыбке на выдохе, впившиеся пальцы в волосы на затылке, следы от ногтей. курить на кухне стоя, укутавшись в одеяло при открытой форточке при морозе ниже десяти градусов. снег поглотил всех жителей вместе с кусочком ваты в каждом ухе. после тридцати минут поверхностного сна звенел будильник. необходимость повторить конспекты. смеялся над моими заметками на полях про еву перон как о "типикал таурус". оставалась последняя ложка кофе, которая тщетно забрасывалась в турку, полностью заполняя ее водой - отвратительное подобие земли, которое даже не приложило усилий раствориться в воде и упрямо оставалось на поверхности после варки.
голову будто бы подбрасывали ногой и из всех щелей вываливались мозги. шли пешком до истфака. не было ни души. на пересечении ульяновской и красноармейской стояли на светофоре. мимо проплывал пастельно-розовый пакетик, о чем-то глубоко при этом размышляя и едва слышно набирая воздух в свое тело, бросая вскользь риторические комментарии о начале молчаливого дня.
Комментариев нет:
Отправить комментарий