омут. волны. часть 1. 29

Перед отъездом в экспедицию я узнала, что никакого И. в нашей группе не будет. Этот факт казался второразрядным. Я заметила Его. Как камень, оголившийся во время прилива, на протяжение года я ни разу не обращала внимания на К., хотя он день ото дня сновал по аудиториям, где находилась и я. Все никак не могла его обнаружить. Только в мае, опершись на кафедру в двадцать пятой аудитории мой взгляд задержался где-то в ее сердцевине – там стоял полностью различимый К. Я впервые заметила его красоту. Такую хрупкую, будто бы она вот-вот начнет крошится, вторя звукам разбившегося глиняного кувшина. Чувственный рот и практически двухметровый рост, женственные повадки – все это, будто бы списанное с моего давно установленного идеала мужчин, воплотилось в человеке, которого я не замечала вот уже восемь месяцев. Впрочем, его красота была осязаемой для всех и, все еще опершись на кафедру, я сама себя безостановочно спрашивала, где были мои глаза до этого момента. Стихийно возжелав К., я уже не могла остановиться. Мимо проходила О. Я спросила его имя и то, в какой группе по археологической практике он будет. Предчувствие оправдалось. Значит не И., а он будет там со мной. Я уже его отстраненно, но обожала. Так всегда бывает, когда интуиция подсказывает предрешенность дальнейших действий. Я могла его любить, хотеть, ненавидеть – все это не имело значения, т.к. мое заочное обладание К. было чем-то неоспоримым с того самого момента, как я нашла его взглядом среди одногруппников в аудитории номер двадцать пять. 

Третье число июля месяца. День города Б. Праздник. Одноклассники, по случайности пьющие вино где-то возле моего дома. А.К., любвеобильно трогающая за попы всех голубоглазых мальчиков, похожих на Юрия Плескуна. Всеобщий размеренный восторг. Тени в свете фонарей и заплетающиеся ноги, которые несут нас всех на все более усиливающееся колебание низких частот в центре города. На входе – М. Как-то в девятом классе он подошел ко мне со словами: «Ты меня долго ждала?» Ни до, ни после этого мы не разговаривали. Единственное, что я знала – он учится на журфаке.
    Как он был хорош! Буквально набросившись на него, я охапками засыпала его вопросами. Было около часа ночи. Мы стояли в самом эпицентре звуковых волн и спорили об арт-хаусе, книгах. Казалось, что я сгорю от жгучей ненависти к нему и желанию его же, на этом самом месте, съесть. Поспорили, где-то на рубеже трех-четырех часов о том, что тот, кто первый нырнет в Двину на рассвете, провожает другого домой. Все куда-то ушли. Лишь А.К. была где-то поблизости. М. заметил, что мое очаровательное опъянение постепенно проходит – я заметила, что скоро рассвет.

Сбивая ноги, скользя по мокрой траве заросших парков и склонов, вдоль ив у оврагов и влажному песку, бесконечно смеясь, через десять минут мы были уже возле конечного спуска в реку. 

Заливные луга. При произнесении кем-либо этого словосочетания, я с детства воображаю именно этот запах, похотливый туман и траву у Западной Двины возле городской бани. Теперь, снова, я была здесь. Волшебство тумана, «заливные луга», М., прочно сжавший мою ладонь в своей, зардевшаяся полоска солнца – все это мне хотелось поглотить внутрь и оставить, там, внутри, навсегда. Голос: «Давай сделаем это вместе». Солнце было на поверхности реки, когда мы, набрав в легкие побольше воздуха и все крепче сжимая руки друг друга, очутились под водой. Остатки туши текли ручьями по щекам – я была слишком счастлива, чтобы об этом думать, нащупать предположение в своих мыслях. М. смотрел на меня потеряв дар речи. Никогда не упускать выгодного момента - «Дурак, ты же влюбишься в меня!». «…уже?» - он отвечал.  

Все соки были выжаты, мы поплелись домой. Было около пяти утра. Мы вальсировали минуты три. Статуя Ленина указывала на нас рукой. 

Немного протрезвев, я стала собираться в экспедицию. Маман довезла меня до кольца у города Б., где должен был забрать минский автобус с нагруженными палатками, одногруппниками с рюкзаками, набитыми алкоголем, едой на три недели. Вновь я умирала от стыда, т.к. за нами тянулся шлейф маминой машины, следящей через стекло за тем, чтобы я не снимала косынку с головы даже в автобусе, тем самым пребывая в безопасности от угрозы, которую в себе таят клещи. 

Приступ паники в следствие осознания последующего трехнедельного пребывания на открытом пространстве. Я уже ненавидела это место и недовольных людей вокруг. Все окружение будто прокрастинировало и не давало моей накопившейся энергии разрешиться. 

Я бродила. Скошенная жесткая трава норовила продырявить резину сланцев. Писала что-то в горизонтальный блокнот аквамаринового цвета со страницами-туалетной бумагой. Формотворчество и вся моя турка для кофе в копоти с головы до ног. 

Речушка. Прямо возле площадки-кухни-гостиной, которая представляла собой костер, палатку семидесятых-восьмидесятых годов из парусины, вмещавшей коробки с нашим общем продовольствием, и деревянную беседку со столом и скамейками на всю ее длину. Мы ушли купаться без спроса в первый же вечер. Уходя, я застала переодевающегося К. у дороги. Он прокричал что-то от испуга – я рассмеялась беззаботно, медленно поднимая взгляд от его члена (в тот момент уже прикрытого чем-то) к его растерянным глазам. 

Вечером у нам сняли по баллу от будущих оценок за практику по причине того, что мы ушли купаться, никого при этом не предупредив. Распределили пары первокурсников на несколько дней вперед, которые будут дежурить. С.П. должен был дежурить завтра же. 

Я восторгалась (с присущей все же издевкой) им все эти несколько часов, что мы были здесь. Со всей импульсивностью он разбил себе крохотную треугольную палатку и прикрепил с одной стороны по всему ее периметру анархистский красно-черный флаг, выкопал углубление в земле и соорудил нечто вроде холодильника, позвонил Н., когда окончательно все устроил.

М.П. – один из друзей И. -  безостановочно курил, натянув на лицо капюшон. Мне хотелось подойти, попросить сигарету. Все же, он был неприступен и причины, по которым я могла переломить себя, заговорив с ним, были ничтожны. С другой стороны, он был более доступен, чем К. в связи с внешними характеристиками и духовным состоянием последнего.  Я стояла и смотрела, как курит М.П., уставившись на пылающее нечто в костре. 

За завтраком О. поведала всем, что ночью во сне я душила ее в своих объятьях. Она смирилась и обняла меня в ответ. У всех одобрительные смешки в глазах. 

Как и ожидалось, С.П. не смог поладить с волонтером, которая им руководила в первый день его дежурства и я стала налаживать дипломатические связи, разрешать споры. Так, по воле случая, я превратилась в круглосуточного дежурного. Общее пробуждение всех под звуки ударов черпака об алюминиевую крышку и моих возгласов, ведра картофеля, каши с тушенкой, салата и баки с супом. Эта должность меня устраивала, т.к. мой опыт был решающим, когда все новые и новые люди впервые приходили на кухню и оказывались под моим энергичным руководством. Они были моими игрушками, которыми я распоряжалась по своему усмотрению – что может быть лучше?!

Автолавка. Стоит ли говорить, что я возможно никогда бы не узнала совершенно безудержного счастья, которое может охватить коммуну, когда два раза в неделю к ним приезжает  автолавка. Мы наперегонки, чтобы обогнать Великого Руководителя Практики и его подручных, мчались покупать алкоголь, печенье, вафли – кто на что горазд. Закупки продовольствия на нужды всего лагеря практически с первых дней обсуждались со мной. И я неумело, но гордилась этим. 

Употребление алкоголя у нас запрещалось. Поэтому веселье происходило лишь в «шатре» К. – огромной четырехместной палатке, где постоянно проживало трое и можно было встать во весь свой натуральный рост не сгибая спины. Через пару дней мы с О. также оказались там. С.П. отвечал за музыкальное сопровождение и фильмы. Мы пили и смотрели анархистские фильмы. 

Опьянение. Я выхожу на улицу освежиться. Из шатра доносится смех и счастливые возгласы. Когда возвращаюсь и подхожу к палатке, то фонарики неумолимо бродят световыми пятнами по поверхности непромокаемой материи, будто бы пытаясь что-то отыскать. Войдя, все хохочут и одновременно пытаются поведать историю, которая произошла только что, во время моего отсутствия. 

Версия №1:  

К. сидит возле П.А. – своего упитанного, но смазливого друга. Последний не дает отрезать от палки колбасы кусочек. К. в шутку угрожает отрезать кусочек его руки. Через пару мгновений нож случайно, и сопровождаемый восторженным возгласом К., проходит сквозь руку. П.А. хохочет, наблюдая за своей окровавленной рукой и содеянным в целом.  

Версия №2:

За неимением площадки для нарезания колбасы, К. предлагает отрезать ее на руке П.А. Не получилось. 

О. суетится вокруг П.А., пытаясь остановить кровотечение. Утром его отвозят в город Б. на медицинский осмотр, налаживают гипс. 

Воспоминания об этом происшествии у всех сугубо положительные – так по-идиотски все вышло, без каких-либо серьезных последствий, если пренебречь П.А., который лишь обрадовался перспективе ничегонеделанья до конца практики. Еще многие годы после, участники этого события будут собираться и спрашивать друг друга о том, как же на самом деле все произошло, приходя при этом в восторг. 

Зачем-то включила телефон. Там – четыре признания от М., который каким-то маниакальным образом раздобыл номер моего телефона. «Ты меня застрастила» - он написал. 

В пятницу вечером за мной приехала маман. Все единогласно приняли решение дать мне одно-единственное поручение – купить как можно больше пива. Я попрощалась с каждым рукопожатием. Последний был К. Я попросила обнять меня. «Как это?» - спросил он улыбаясь. Взяв его ладони в свои, я направила их в нужное русло. «Крепче. Сделай это так крепко, как только сможешь». Он смеялся, щекоча тем самым мое ухо и был покорен.